Я поступила в университет в Риге в 1947 году. Там я проучилась 2 года на химическом факультете. Затем я забеременела и не смогла переносить запахи, которые были неизбежны в химических лабораториях. Я перешла в Сельскохозяйственную академию на факультет технологии пищевой промышленности, который выпускал не агрономов, а инженеров. Меня приняли туда сразу на 3 курс. После окончания меня направили в Таллинн, столицу Эстонской Советской Социалистической республики. Моего маленького сына я оставила в Риге у моих родителей. В Таллинне я заняла должность технолога колбасного цеха. Я прожила там 4 месяца и написала письмо с просьбой перевести меня на работу в Латвию, поближе к сыну и к родителям. Кроме того, я указывала, что хорошо знаю латышский язык, а эстонского не знаю вовсе. Мою просьбу удовлетворили, направив меня в город Тукумс в 70 километрах от Риги.Там я работала в должности начальника убойного цеха в течение двух с половиной лет. В качестве личного транспорта мне выделили телегу, запряженную лошадью. Уволилась я в 1954 году, когда мой муж окончил институт в Ленинграде. Я забрала у родителей сына, и мы переехали к мужу в Ленинград. Меня, как жену молодого специалиста, трудоустроили на тот же завод “Электросила”, куда получил распределение и мой муж. Мне поручили не самую интересную работу, т. к. у меня была не совсем подходящая специальность. В этой должности я проработала 10 лет.А через десять лет я к удивлению всех моих родных, да и к своему собственному поступила в Ленинградский Северо-Западный Заочный Политехнический Институт. Без отрыва от производства я окончила его в 1968 году.
На протяжении всей своей жизни антисемитизм, с которым мне доводилось сталкиваться, исходил не от начальства или официальных лиц, а, так сказать, от ”частных граждан”. Но мне пришлось столкнуться и с другими проблемами на национальной почве. Так в Тукумсе я сменила на должности начальника цеха латыша-представителя коренного населения. Это вызывало определенное недовольство, но не потому, что я еврейка, а скорее, потому, что не эстонка. На Электросиле никакого государственного, официального антисемитизма я не испытывала. У меня появилось много новых друзей. Для меня никогда не имела значения национальность человека, с которым я дружу. Мне трудно сказать, могла ли я выйти замуж не за еврея. Выходили я замуж конкретно за своего мужа, мне кажется, что я не думала о том еврей он или нет.
А встретились мы с моим будущим мужем во время войны, в эвакуации. В 1943 году я училась в 10 классе. Это было в Новотроицке. К нам в класс пришли учиться три еврейских мальчика, бежавших из Польши в 1939 году. Все они были очень способными, но плохо знали русский язык. Поэтому, они проучились у нас в школе всего две недели, после чего их отчислили. У одного из этих мальчиков была книжка-хрестоматия по русской литературе для 10 класса. Эта книжка была мне просто необходима. Хозяин хрестоматии часто приносил мне ее по моей просьбе. Кроме того, он помогал мне решать задачки по физике. А потом в меня влюбился. Поженились мы в 1946 году в Риге.
Мой муж Птакул Израиль Абрамович, родился в Польше, в городе Лодзь 1 ноября 1923 года. Его родной язык-идиш. Отец его был очень больным человеком, из-за болезни он не мог работать. Содержала семью мать-белошвейка. Вся семья ютилась в одной небольшой комнатке.
После того как моего будущего мужа исключили из школы, где мы с ним познакомились, он поступил в техникум там же в Новотроицке и закончил его с отличием. После окончания ЛЭТИ он поступил работать на завод Электросила и работал там до выхода на пенсию в 1997 году. По профессии он инженер-электрик.
Мы с мужем вырастили двоих детей. Мой сын Птакул Лев Израилевич родился в Риге 21 марта1949 года и до своих пяти лет жил там у моих родителей. В 1954 году я привезла его в Ленинград. Здесь он пошел в школу. Учеба в школе давалась ему с трудом, только к восьмому классу у него появился какой-то интерес к наукам, а вместе с ним и хорошие отметки. Но к этому времени он настроил себя на то, чтобы уйти из школы и пойти в профессионально-техническое училище. Неожиданно для учителей и для себя самого экзамены за 8-ой класс он сдал на все пятерки. Учителя уговаривали его остаться в школе, но он не захотел менять принятое решение. В училище он получил специальность фрезеровщика и работал в Ленинграде на заводе “Звезда”. Отслужил в армии и поступил в СЗПИ (Северо-Западный Заочный Политехнический Институт), который окончил по специальности “Инженер-механик”. Он уехал в Германию в 2001 году. Жизнью доволен, несколько раз приезжал повидаться. На работу в Германии он не устроился, живет на пособие.
Моя дочь Птакул Любовь Израилевна родилась 22 апреля 1959 года в Ленинграде. В детстве она говорила: ”Я поняла, как вы с папой сделали так, что я родилась в день рождения Ленина. Вы же инженеры, вы сначала чертите, а потом выраживаете.” Росла она очень хорошей умненькой девочкой. Руки у нее золотые, в отца и в дедушку. Окончила школу в Ленинграде в 1976 и поступила на факультет начального школьного воспитания в Государственный Педагогический Институт имени Герцена.Так мы и сделали. Первое время после окончания преподавала в младших классах школы, а теперь преподает русский язык и литературу.
Никакого традиционного еврейского воспитания мы своим детям не давали. Время, в котором они росли, как-то к этому не располагало. Мы не говорили им, что они евреи, но это сделали и без нас. Однажды маленький Лева спросил меня, кто такие евреи и почему именно он еврей. Я объяснила, что бывают разные народы, кто-то русский, а кто-то еврей. Но он был расстроен, мальчишки во дворе, по-видимому, объяснили, что быть евреем не очень почетно. А когда сын подрос, он говорил: ”А хорошо все-таки, что я похож на грузина”. Разумеется, мы рассказывали детям о войне, о погибших родных, о нашей жизни в эвакуации. Еврейские праздники мы не праздновали, в синагогу никогда не ходили, да мы и не знали, где она находится. Ни Рождество, ни Пасху мы никогда не отмечали. Никаких традиций мы не соблюдали, но сына все-таки обрезали. Но некоторое представление о еврейской традиции наши дети все-таки имели. Дело в том, что мы часто ездили всей семьей в Ригу на юбилеи наших родных. А там-то праздновались все еврейские праздники, некоторые из них выпадали на время наших приездов. У нас в доме не бывало мацы, мы никогда не пользовались отдельной посудой для мясного и молочного, не готовили традиционных еврейских блюд. Я не знаю, могу ли я говорить сейчас о круге наших друзей, настолько мало их у нас с мужем осталось, но среди очень немногих оставшихся есть и евреи и неевреи, думаю, что примерно пополам.
С нашими родственниками мы встречались чаще всего в Риге. На торжественные события в нашей семье они приезжали в Ленинград. Немного забегая вперед, хочу сказать о трех особенно памятных для меня посещениях Риги. В 1978 году мы ездили на свадьбу моего племянника Бориса Рувеновича Удэма, единственного сына моей сестры. Он женился на еврейской девочке из Риги Полине Цирульник. Свадьба была очень красивая, отмечали ее в кафе на Рижском взморье. Сейчас племянник с семьей живет в США. Его единственная дочь Марианна скоро будет юристом.
В 1990 году мы отмечали в Риге шестидесятилетие моей сестры Дины. Во время празднования юбилея произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь, об этом я расскажу чуть позже.
А в 1993 году мы поехали прощаться с семьей моей сестры, которая в полном составе эмигрировала в США. Конечно, мы пошли на старое еврейское кладбище посмотреть в последний раз на родные могилы. На кладбище установлен памятный знак с надписью: “Памятник всем неевреям, которые во время войны с риском для жизни спасли 55 евреев”. Надпись сделана на иврите и по-латышски.
Побывали мы и на том месте, где стояла синагога, та самая, куда мы в детстве ходили с родителями. Синагога была сожжена во время оккупации. Из ее развалин соорудили нечто вроде мемориала.
Должна сказать, что мы не ощущали ни диктатуры, ни ее ослабления. У нас была постоянная работа, квартира, нам ничего не хотелось в нашей жизни изменить. С 1954 по 1986 год, когда я работала на заводе, я и думать не хотела ни о чем, связанном с иудаизмом, я ведь не хотела, чтобы нас уволили. Муж часто слушал Голос Америки, мы следили за победоносными войнами, которые вел Израиль, но только друг с другом, вполголоса, на кухне мы могли это обсуждать. На наше положение никак не повлиял разрыв дипломатических отношений с Израилем, хотя не могу сказать, что это было нам безразлично. Никто из наших родственников не бывал в Израиле до 1989 года. Особенных неприятностей из-за нашего еврейства мы не испытывали. Может быть, потому, что мы не занимали никаких значительных постов. Вот только Любе не удалось поступить, куда она хотела. Ведь она мечтала учиться на филологическом факультете Педагогического Института им. Герцена. Мы пошли с ней в приемную комиссию. Доброжелательная женщина из приемной комиссии попросила Любин паспорт. Увидел, что в графе “национальность” написано “еврейка”, сказала: “ Да не портите нервы Вашей девочке. Отдайте ее на факультет начального школьного воспитания. Та меньше конкурс и тамс этимне так строго”. Так мы и сделали. Люба поступила в институт с первого раза. Еще пример: когда я в 1966 году окончила СЗПИ, я хотела перейти на работу в конструкторское бюро завода Электросила. Но отдел кадров Электросилы этого не допустил. А с моим мужем произошел такой случай. В 60-е годы он выиграл конкурс проектов какого-то двигателя. После этого его стали переманивать на Кировский завод. Он согласился, но попросил сразу сказать в отделе кадров, что он еврей. Муж оказался прав, на завод его не взяли, да еще попросили порекомендовать кого-нибудь тоже толкового, но русского. Вспоминается еще один случай. Может быть то, о чем я сейчас расскажу не очень важно, но вы легко поймете мои чувства. После выхода на пенсию я устроилась работать регистратором в туберкулезный диспансер. Через год я перешла в этом же диспансере на должность швеи. В этой должности я проработала 8 лет. Однажды перед Новым Годом я решила порадовать своих сотрудников. Я нарядилась Дедом Морозом, а еще одну женщину нарядила Снегурочкой. Своими руками я сшила всем небольшие подарочки. Мои коллеги были в восторге и очень меня благодарили, после поздравления все пошли к накрытому в приемном покое столу. А мне сказали: “ Возьмите себе шоколадки и конфетки, а с нами за стол не садитесь. Мы привыкли встречать праздники только всвоейкомпании”.
В общем, как начнешь вспоминать, понимаешь, что антисемитизма было немало, просто мы немного сами себя обманывали, внушая себе, что живем нормальной жизнью. Но ведь трудно себе признаться, что твоя единственная жизнь не вполне удачна.
До 1993 года у нас не было никаких родственников за границей.
Я не могу сказать, чтобы меня трогали или волновали события того времени. Знаете, на идише в таких случаях говорят ”До пуговиц, но не до сердца”. Разумеется, мы радовались падению Берлинской стены, кому же нравится жить почти всю жизнь за железным занавесом! Но только теперь-то я понимаю, что события тех лет привели к тому, что жизнь изменилась коренным образом, на мой взгляд, в лучшую сторону.
Моя жизнь круто изменилась после 1990г. Вот как это произошло. В 1990году мы всей семьей поехали в Ригу на 60-летие моей сестры. Одна гостья за столом стала рассказывать, что она ходит на занятия ивритом. Она стала демонстрировать свои успехи, называя на иврите то, что стояло на столе. Когда она назвала хлеб и масло, я ничего не почувствовала. А когда дело дошло до колбасы, меня как будто что-то полоснуло: она сделала ошибку и я, сама того не сознавая, громко ее поправила. Имейте в виду, в течение 50 лет я не просто не разговаривала на иврите, я старалась его забыть. Когда мы вернулись в Ленинград, я встретилась с моей подругой с Электросилы и спросила ее, как она думает, где у нас в Ленинграде можно найти евреев. Она посоветовала мне сходить в синагогу. Я понятия не имела, где найти эту синагогу. Но все-таки до нее добралась. Там мне сразу бросились в глаза два объявления. Первое- приглашение в кооператив “ Развитие” желающих изучать и преподавать иврит. Второе объявление оповещало об организации ЛОЕК -Ленинградского общества еврейской культуры. Я поехала в ЛОЕК и попала как раз на занятия ивритом. К преподавателю я обратилась на иврите, который я с большим трудом начала вспоминать и попросила разрешения посидеть на его уроке. Уровень занятий мне очень не понравился. Я поняла, что учиться я не хочу, а хочу учить. И обратилась в кооператив “ Развитие”. Я узнала, что в городе есть всего один методист - Валерий Изиевич Ладыженский. Первым трудным испытанием было понять время и место встречи, которые он продиктовал мне на иврите. Но я справилась, и мы встретились. Валерий вел занятия дома. В желающих заниматься недостатка не было, ведь это были годы большой алии. Группы по 10 человек каждая сменялись каждый час. Валерий передал мне часть своих учеников.И уже через месяц я начала у себя дома вести две группы. Ученики были интересными людьми, мне было приятно с ними заниматься. Вскоре я прошла у Ладыженского курс иврита повышенной сложности. Я очень благодарна Валерию Изевичу. Он давно уехал в Израиль, но наша связь не прервалась, мы дружим и переписываемся по сей день.Я бывала у него в Израиле.
Через год после я пошла в школу иврита “Халом”и предложила им свои услуги преподавателя. Я стала там работать. Было это в августе 1991 года, там я работаю и по сей день. За эти годы я успела поработать и в Еврейском Университете, и в школе “Мигдаль Ор”, и в воскресной школе “Ламед”. Школа “Мигдаль Ор”- религиозная, поэтому работа там имела свои забавные особенности. Мой урок был по расписанию после урока религии. Ученики постоянно ко мне опаздывали. Я шла их искать и обнаруживала с учителем религии. Преподаватель мне говорил: “Я же не могу отпустить учеников, если молитва такая длинная”. Однако, хочу сказать, что образование эта школа давала хорошее, преподаватели там были очень сильные
Помимо иврита я последние четыре года преподаю идиш в Еврейском Общинном Центре (ЕОЦ). Мне кажется, что именно моя деятельность в сфере еврейского образования наполнила мою жизнь настоящим смыслом. Жаль, конечно, что это случилось, когда я была уже в более чем зрелом возрасте, и страшно подумать, что этого могло бы никогда не случиться. Подумайте только, язык, который я всю жизнь старалась забыть, задушить в себе, стал для меня пропуском в новый интересный мир.
У меня очень мало свободного времени, поэтому жизнь еврейской общины Санкт-Петербурга я, в основном, наблюдаю, приходя на занятия в ЕОЦ. Там происходит много интересного: выставки, лекции, каждый может найти что-то интересное для себя. Услугами общины я не пользуюсь, припоминаю, что как-то на Песах мне вручили полкило мацы.
Хесед мне не помогает. Дело в том, что мы живем с дочерью, а ведь есть много одиноких стариков. Но я, слава Б-гу, порядочно зарабатываю, а пропивать деньги у нас в семье некому, так что мы обходимся.
Когда я теперь думаю о таких важнейших событиях, как, например, революция в Венгрии, я остро ощущаю несоответствие между тем, что мы думали и тем, что вынуждены были говорить. Ведь мы понимали, что венгры не просили, чтобы их освобождали. Это же относится и к Пражской весне. Что касается Дела врачей, то я хорошо помню сильное чувство страха, ожидание погромов. Когда умер Сталин я, как и все вокруг горько рыдала. Конечно, его жалко не было ничуть, но боялись, что будет еще хуже. Да и боязно не проливать слезы, когда плачут все вокруг. Но, как я уже говорила, все политические события мы могли обсуждать только с мужем и только шепотом.